В. М. Лурье |
Addendum III:
Лев III и иконоборчество армянских монофизитов [ к стр. 416 ]
Поиск монофизитских корней византийского иконоборчества был на какое-то время прекращен после появления известной статьи Себастьяна Брока: S. Brock, Iconoclasm and the Monophysites // Iconoclasm. Papers Given at the Ninth Spring Symposium of Byzantine Studies, University of Birmingham, March 1975 / Eds. A. Bryer, J. Herrin (Birmingham, 1977) 5357. Автор дал ясно понять, что иконоборчество не следует ни из монофизитской догматики, ни из практики монофизитского благочестия. В таком случае, известное уже и в то время иконоборческое движение VII века в Армении (о нем см. гл. III.3, раздел 1.4.2,
Оказалось, что позиция официальной Армянской церкви времен второй унии с Византией (Константинопольский собор 689/690 гг., католикос Саак III Дзоропореци (678ок. 703); о нем см. гл. III.2, раздел 2.2,
Католикос Саак вновь принял халкидонитское учение о двух природах Христа, впрочем, подневольно (в Константинополь он был доставлен в качестве пленного), и уже в 691 г. издал догматическое послание против этого учения, написанное с позиций афтартодокетизма (без упоминания Юлиана, но также и без актистизма). Заодно он вернулся и к исповеданию единой воли и единой энергии во Христе, что тогда уже, разумеется, имело характер протеста против официального исповедания Константинополя. В то же время, Саак воздержался от прямых упоминаний и эксплицитного осуждения обоих важных для Юстиниана II соборови Халкидонского, и Константинопольского (Шестого Вселенского). Затем, в 693 г., Саак собрал, по повелению все того же императора, новый собор армянских, а также грузинских и албанских епископов в Карине (Феодосиополе), где были приняты постановления по всем вопросам, затронутым на Трульском соборе в связи с армянскими обычаями; впрочем, не было принято никаких постановлений, касающихся догматов. Всё, что Трульским собором запрещалось, Каринский собор разрешил,и это было сделано с разрешения императора и привело к конфликту между императором и Константинопольским патриархом того времени Каллиником I (693705).
Итак, повторное объединение Константинопольской церкви с армянами при Юстиниане II стало унией в самом внешнем смысле этого слова: армянам было вменено в обязанность евхаристическое общение с греками и запрещено поминать недобрым словом Халкидон и Константинопольский собор 680681 гг., а также соборно принимать свои собственные догматические постановления. Во внутренних же вопросах как обрядов, так даже и догматов их предоставили собственной воле.
Вскоре выяснилось, что Саак удержал от армянских актиститов VII в., пробывших у церковной власти, без малого, полстолетия, отрицание любых священных изображений, кроме креста. Фактически, в Армении того времени сосуществовали разные традиции отношения к иконам, и даже среди самих актиститов не было полного единства в иконоборчестве (одни отрицали также и почитание креста, а другие его допускали).
В качестве послесловия к длинному догматическому посланию католикоса Саака армянская рукописная традиция сохранила его более позднее самостоятельное произведениеспециальное увещание, обращенное к куропалату (военному губернатору, назначенному византийским императором) Смбату Багратуни, тогда, около 693 г., только что вставшему во главе Армении. Оно стало восприниматься как богословское завещание Саака, очень почитавшегося в Армении еще при жизни, а после смерти и тем более почитавшегося во святых.
Увещавая Смбата стать для всей Армении хранителем веры святых отцов, в качестве второго по важности признака правости этой веры (после исповедания одной природы во Христе и отвержения Томоса Льва, теперь уже названного по имени, хотя все равно без прямого упоминания Халкидона) Саак называет уклонение от свойственного только «язычникам» и «еретикам» почитания каких-либо изображений, кроме креста. В частности, он пишет: «…оставайся всегда непреклонным в истине и не растлевайся их [т. е. «всех тех, кто разрушает Предание святых отцов»] иконопоклонством и всем прочим, ибо Бог даровал нам в качестве образа (иконы) для поклонения крест Божий, чтобы мы поклонялись Богу посредством святого креста, как и все христиане и святые отцы от апостолов вплоть до наших дней. Ведь Сам Бог запретил всякий другой образ (икону), сказав: Какое подобие ты видишь во Мне? (ср.: Ис. 40, 18)…»
После ряда военных неудач куропалат Смбат, получив на это разрешение императора Юстиниана II, пребывал на покое в городе Поти в Мингрелии (приблизительно, с 704/705 до 710/711 г.). В этот же период (после 705 или 707) император Юстиниан II посылает в соседнюю область (то ли в Аланию, то ли в Осетию) военную экспедицию, возглавленную спафарием Львом, который тогда опирался, главным образом, на поддержку армянских нахараров (князей), среди которых Смбат Багратуни все еще оставался лидером. После свержения Юстиниана (711) спафарий Лев включается в борьбу за императорский престол, вновь опираясь именно на армянских нахараров. Так он становится императором Львом III в 717 г. Тот факт, что в 711 г. еще по указанию Юстиниана Смбат Багратуни был анафематствован в Константинополе именно за свой антихалкидонизм, хотя и повлекший политическое последствие в виде сдачи Поти арабам (причем эта анафема стала провозглашаться ежегодно на Пасху), как видно, не отразился на личных отношениях Смбата и Льва.
По отношению ко Льву Смбат Багратуни должен был быть, по меньшей мере, чем-то вроде старшего товарища, а сам он, в свою очередь, был духовным сыном католикоса Саака. К соображениям М. ван Эсбрука можно добавить, что Смбат Багратуни Бюратян, о котором здесь речь, оставался в живых до, приблизительно, 726 г., то есть до начала иконоборческой политики Льва III.
По всей видимости, предположение М. ван Эсбрука убедительно в той части, в которой оно делает иконоборчество при одновременном культе креста, столь характерное для Льва III, приемлемым для двора этого императора. Здесь вполне могло быть достаточно личного влияния Смбата Багратуни и связанной с ним среды близких ко Льву армянских нахараров. Но для церковной политики в целом этого достаточно быть не может. Требовалось еще и «вписать» иконоборчество в традиции собственно византийского (а не армянского) богословия.
В свете главного вывода В. А. Баранова и автора этих строк о том, что византийское иконоборчество продолжало традиции византийского оригенизма образца VII века, вопрос, поставленный работами М. ван Эсбрука, можно сформулировать следующим образом: как именно происходила встреча этих традиций с пришедшим из Армении иконоборчеством в эпоху Льва III?Это тема будущих исследований.